Около четырех часов вечера Евгений Ваганович подъехал к Мичуринскому драматическому театру на «Тойоте Ленд Крузер» темно-зеленого цвета. Команда с ним прибыла небольшая – продюсер и гример. Поднявшись в комнату, приготовленную для артиста, они затворили за собой дверь. Однако уже через пятнадцать минут Евгений Петросян – живая легенда российского юмора – отправился оценить свое рабочее место – сцену. Судя по всему, и сцена, и зрительный зал пришлись ему по душе. «Я как зашел в ваш театр, – поделился впечатлениями Евгений Петросян, – в меня аж брызнула атмосфера, которая здесь царила в прошлом. Очень хороший театр, он сделан по всем театральным законам. Современные архитекторы, которые строят концертные залы и театры, мало знают эти законы. В одном месте умудрились построить концертный зал без гримуборных. А здесь замечательное здание. Думаю, что выступать здесь – одно удовольствие».
Произнося это, Евгений Ваганович изучает сцену. «Я определяю точку здесь, – говорит артист, ставя подставку с микрофоном в центр сцены. – Господа звукорежиссеры, можно одного из вас вниз? Я определил точку, поэтому мониторы поставьте, пожалуйста, здесь. Направьте их на меня, нужна симметрия».
Затем он обращает внимание на журналистов. Его отвлекают, так как необходимо уладить еще какие-то рабочие моменты, но Евгений Ваганович любезно соглашается пообщаться с представителями прессы. Увидев камеру и фотоаппараты, артист говорит, что еще не загримирован и не одет в концертный костюм. Журналистов, впрочем, это нисколько не смущает, поэтому беседа начинается.
Евгений Ваганович, похоже, не из тех артистов, которые преображаются лишь тогда, когда выходят с выступлением на сцену перед полным зрительным залом. При общении с несколькими журналистами он артистичен на 100%, как будто выступает перед огромной аудиторией. На его лице всего за несколько минут сменяется множество эмоций, лиц и настроений, делается это органично, как бы само собой. Фотоаппарат, непрерывно снимающий его во время беседы, дал снимки с совершенно разными образами. Особенно было приятно воочию увидеть фирменную «петросяновскую» улыбку – улыбку чистого юмора и высокой клоунады.
– Евгений Ваганович, как Вам удается настроить себя на выступление, если настроение плохое или еще что-нибудь беспокоит?
– Не надо путать личную жизнь с профессией. Есть хорошая фраза – искусство требует жертв. Артист должен быть готов положить все на алтарь искусства и забыть про все свои невзгоды. Я артистам объясняю: когда заходите в театр, оставляйте все свои личные проблемы на улице, желательно за 2-3 квартала. Хотим мы или не хотим, на сцене должно происходить чудо. Наше подсознание сотрудничает с небесами, иначе артист не добивался бы высот в искусстве (если он, конечно, чего-то добивается). Импульс с небес через него идет в зрительный зал. Вот тогда происходит взаимопонимание, возникает ответное чувство радости, перерастающее, может быть, когда-нибудь в любовь и в уважение к артисту.
– Евгений Ваганович, как Вам за более чем полувековой творческий путь удавалось находиться на пике популярности у разных поколений? Откройте секрет востребованности.
– Секрет только во взаимопонимании. Если оно есть, то есть и жизнь, разряд, контакт. Я черпаю свои силы в моих дорогих зрителях. Всегда объясняю начинающим артистам, что все основывается на двух любовях: на любви к своей профессии и на любви и уважении к тем, для кого эта профессия существует. В разных эпохах свои преимущества, свои стили, свои темы. Если артист хочет оставаться современным, он должен соответствовать сегодняшнему дню. Если говорить о советской эпохе, то мы приноравливались: образно, через недосказанность, аллегорию, какую-то «басенность» все равно доносили до зрителей живое слово. Самое интересное, что нас понимали! Иногда зритель вытаскивал из наших слов то, что мы даже не имели в виду: ты сказал, а он что-то понял по-своему, ему захотелось это понять. Эпоха горбачевская или ельцинская – это высокая испепеляющая сатира. Отыгрались тогда за все советские годы, но это, увы, не помогло. Искусство не может приказывать, оно только формирует мнение, что мы и старались сделать.
– Тяжело ли ощущать на себе пристальное внимание общества? Не устаете ли Вы от того, что Вас всегда и везде узнают, просят автографы?
– Я артист старой школы, когда понятия известности, популярности понимались по-другому, не как сейчас. Для меня популярность – это, во-первых, возможность возыметь широкую аудиторию для выступлений, а во-вторых, я должен оправдывать доверие зрителей. Представьте себе растерянность людей, если бы не было популярных артистов. Как бы зритель ориентировался? Кого выделить, кого смотреть, кого не смотреть, где этот определенный стиль, который ты полюбил, где это обаяние? Популярность нужна не только артистам, но и зрителю. А в жизни это же счастье, когда люди тебе улыбаются, просят с тобой сфотографироваться, выражают тебе добрые чувства. Разве это плохо? Я не понимаю артистов, которые говорят, что они устали от автографов, а популярность так им надоела. Они лукавят, потому что сами добивались этого. Это и есть условие для контакта со зрителем. Если бы я не был известен, никто бы ко мне сегодня не пришел. Перед кем бы тогда выступал? Это для меня рабочее условие, к которому я действительно привык за многие годы.
– В советское время у сатириков могли возникнуть проблемы с властями из-за острой шутки, а сейчас есть темы, над которыми нельзя смеяться?
– Есть, прежде всего, табу нравственное. Человек как культурное существо должен себе уяснить нравственные ограничения: над чем можно смеяться, а над чем нельзя. Значение шутки заключено в контексте, в котором она находится. Под контекстом мы понимаем не только сам сюжет, но и все остальное: рассказчика, зрителя, эпоху на дворе, помещение, где это рассказывается, для кого это рассказывается, а главное во имя чего это рассказывается.
– Юмористы жалуются, что уровень современного юмора упал ниже плинтуса. Вы с этим согласны?
– Зачем они жалуются? (Смеется) Не надо находиться на этом уровне! Находиться там и жаловаться? Не находись там сам и подтягивай остальных. Конечно, вседозволенность сейчас повергла в такие низы, особенно начинающих, что действительно есть повод для беспокойства. Ругаться матом, с моей точки зрения, это нравственное преступление. Сейчас модно выдавать это за искусство, но это не искусство, а хулиганство! Молодежь ведь подумает, что это норма, что так можно разговаривать везде и всюду.
Общаясь с человеком, чья фамилия в нашей стране уже стала синонимом юмора, можно отметить, что Евгений Ваганович – человек с высокой культурой общения, тактичный и деликатный. Хамство, похоже, ему совершенно чуждо. Возможно, поэтому сразу вспоминается факт из биографии артиста о том, что он принадлежит к древнему дворянскому роду, а его фамилия в действительности звучит не Петросян, а Петросянц (буква «ц» обозначает принадлежность к высокому сословию). Сейчас многие говорят о снижении нравственной культуры, но так искренне и по-детски наивно говорить об этом получается, наверное, только у Евгения Вагановича.
– Евгений Ваганович, над какими шутками Вы смеетесь?
– Я люблю шутки, когда и смешно, и остроумно. Бывает, что остроумно, но не смешно, а бывает, что смешно, но не остроумно. Я люблю, когда и то и другое. Вот тогда искренне радуюсь и смеюсь.
Молодые «новаторы» юмора сейчас безжалостно низвергают кумиров прошлого, артисты старшего поколения часто становятся для них объектом насмешек. Это характерная тенденция в современном юморе, ибо в нем становится все меньше социального и все больше частного «пересмешничества». Самым излюбленным юмористическим приемом сейчас часто является элементарное и неприкрытое оскорбление личности. Юмор становится злым и саркастическим, назначение юмора как сатирического лекарства для лечения пороков общества, похоже, уходит в прошлое. В то же время общество во все времена нуждалось в тех, кто смог бы перевести им происходящие в стране события на язык юмора, а правдивость сказанного было и будет мерой определения социальности остроты. Ведь многие до сих пор воспринимают события прошлого сквозь призму удачного юмора, донесенного устами талантливых сатириков.
Общение продолжается.
– Как Вы считаете, есть ли место сатире в современном юморе?
– Конечно, есть. Когда артист выступает приватно, для какой-то отдельной прослойки (возрастной, тематической, профессиональной, в ночном клубе или в узком кругу), это одно. Когда же артист выступает на весь русскоязычный мир, это совсем другое. Это уже ответственность. Тут надо нравственно разобраться, где что лежит. Я считаю, что артист, выступающий для всего народа, должен выражать интересы этого народа (не кого-то наверху, не кого-то внизу, а всего народа), утверждать идеологию жизни простого человека, говорить о том, что ему мешает, какой абсурд его окружает, что его волнует. Если вот это будет, тогда все нормально. Но не спешите, пожалуйста, упрощать. Даже если звучит простая несоциальная шутка, если я сказал и зритель насмеялся вдоволь, что же произошло? У него поднялось настроение, а это очень важно: смех вырабатывает гормоны, которые укрепляют иммунитет, поэтому терапевтический оттенок тоже нельзя сбрасывать со счетов. Во-вторых, что говорит шутка, которая летит от говорящего к слушающему? Она говорит: «Не унывай. Все будет хорошо, посмотри на жизнь веселыми глазами». Когда до 1991 года шла перестройка, я был очень острым артистом, высмеивая все и вся. Я первым за 2-3 года до газет заговорил о коммунизме, о Ленине, о генеральном секретаре, о чем угодно. Говорил о войне в Афганистане до того, как она закончилась, тогда, когда о ней все молчали. Я действительно был острым артистом и в 1992 году. Что должен делать юморист в такое непростое для народа время? Сатирик должен был веселить народ, потому что царил всеобщий шок! Реформы повергали людей в какой-то анабиоз, цены выросли в 1000 раз. Тут было уже не до политики. В это время я начал выпускать чисто юмористические монологи, говоря этим: «Не унывай!» Потом был период, когда я вернулся к политике. После этого говорил о психологии, человеческих характерах, взаимоотношениях и т.д. Политический оттенок в выступлении может быть? Конечно! Социальный? Безусловно! Наша жизнь состоит из многих вещей, так и юмор должен состоять из многих оттенков.
Евгений Ваганович не только талантливый эстрадный артист, но и высокопрофессиональный теоретик юмора. Он является автором множества книг, исследующих природу юмора. Он изучил эту тему изнутри и, похоже, может беседовать об этом часами. Рассуждая на такие близкие и волнующие его темы, он становится очень эмоциональным, в голосе появляются высокие ноты. Его энергии могло бы с лихвой хватить на зрительный зал в тысячу человек, поэтому журналистов, стоящих в полутора метрах от него, в какой-то момент просто накрыло эмоциональной волной юмориста.
– Евгений Ваганович, какой Вы человек вне сцены?
– Это вопрос трудно-непонятный, потому что оценивать, какой я человек, должен не я, а другие. Трудно сказать. Наверное, в жизни я очень противный. Руководитель я точно требовательный, потому что защищаю интересы театра.
Впрочем, журналистам во время общения с артистом не удалось разглядеть темные стороны личности юмориста. Не сумели заметить они ни высокомерия, ни признака звездной болезни, ни раздражительности, ни чего-либо еще. Сложилось впечатление, что Евгений Ваганович – мягкий и доброжелательный человек, уважительно относящийся к людям.
Евгений Ваганович процитировал цитату из своей сольной программы прошлых лет: «Из чего состоит жизнь наша? Из секунд и дней, часов и месяцев складывается жизнь наша, и не унывать бы, а радоваться. Завтра все равно выглянет солнце, улыбнется мне любимая, придут друзья мои верные, только сегодня нам нужно сделать то, что нужно».
В творчестве юмориста нередко прослеживаются и лирические нотки. Евгению Петросяну блестяще удаются образы трогательных людей, умеющих подвести черту под всем вышесказанным таким образом, что на глазах зрителей выступают слезы. Наверное, это и есть высший пилотаж юмориста: уметь вызывать у зрителей не только смех, но и слезы.
